Продолжение. Начало здесь [1]
После пробуждения и завтрака мне сообщили, что у дороги уже ждут главные люди моего прихода. Несколько классических псевдоправославных бабушек и дьяк Николай. Тогда мне также было сообщено, что для проживания есть неплохая квартира рядом с квартирой самого Головы, но если быть совсем откровенным, над ней надо еще поработать. При чем "поработать" в этом случае было очень аккуратным словом. Зато, как мне говорили, там был телефон. А пока в деревне живет дежурная бабка, которая прямо сейчас готова взять меня к себе по указаниям самого главного сельского начальника - "мэра", как я его называл в шутку.
Самое главная ценность храма - набор для совершения Литургии. Отец Андрей, кажется его так звали, оставил его для меня в самой надежной на его взгляд бабушке. В нашем рассказе она будет называться Бабушка №2. Она таинственным, прямо мистическим голосом, позвала меня в сторону: - Батюшка, у меня для вас кое-что есть. Вам оставил отец Андрей. Она пригласила меня к себе в дом. Там, пока я сидел на большой кровати, она на несколько минут исчезла и возвратилась с каким-то желтым чемоданом. Дальше она взяла табуретку и села напротив меня. Самый ученый физиогномист смог бы прочесть в мимике ее лица уверенность, дерзость, радость и, безусловно, понимание важности своей миссии. Она открыла чемодан так, что я видел только ее голову, которая торчала над крышкой. Я даже не мог предположить о чем может быть вообще речь. А дальше было самое ужасное. Она вытягивает оттуда Антиминс (!) и делает попытки развернуть его, при этом говоря о том, что это что-то очень важное, но она сама точно не знает что. У меня зашевелились волосы. Я сразу убрал ее руки, поцеловал и обратно сложил его. Потом я взял чемодан и достаточно резко попросил ее больше никогда не делать в церкви ничего такого, смысл чего ей непонятен. По крайней мере, пока я буду там.
За полтора года таких бабушек у меня было три. Первая жила вместе с дедом, и у них был по деревенским меркам достаточно большой дом, вполне подходящий для проживания худощавого иерея. Имени ее я уже не помню, зато я отлично помню, что она почти никогда не ходила в храм, сколько я ее не просил. Разве только на большие праздники. А когда я от нее съехал, то она вообще перестала интересоваться жизнью прихода. Еще о ней я помню очень принципиальный эпизод, который запомнился мне только потому, что он был мне неприятен.
Когда на Богоявление я решил объехать все село с молитвой, чтобы немного подбодрить хозяев, я в первую очередь начал с нашего дома. После пения тропарей и окропления всех комнат, дьяк как-бы в шутку сказал ей: "давайте бабо гроші батюшці". Я, конечно, никаких денег брать не хотел, хотя собирал их на новое кадило. Но решил немного поумничать и разъяснил, что деньги, которые мы жертвуем батюшке, на самом деле, идут в сокровищницу Царствия Небесного, как наша жертва Самому Богу. И несмотря на то, что они будут храниться и тратиться батюшкой, они спасают нашу душу, как бы их он плохо не использовал. Так, что для нее будет лучше, когда, несмотря на наши близкие отношения, она все-таки их даст, а мы все-таки их возьмем. Бабушка осталась в глубоком шоке, и до конца своей жизни не смогла эмпрически познать всю глубину моих слов. И сегодня мне очень приятно осознавать, что даже если она умерла, то ее 5 грн. ждали ее уже на Небесах, уверенно отверзая райские врата.
Постараться вспомнить все. ч.2 |
Вторая бабка нравилась мне гораздо больше. Она всегда смеялась, и если бы была помоложе, можно было бы сказать, что это очень ржачная бабка. А я просто без ума от людей, которые смеются несмотря ни на что. Старшие ее дети жили в городе, а младший - остался возле нее. Работал трактористом, уходил рано утром, и возвращался глубоким вечером, почти ночью. Грязный, вонючий и голодный. Слава Богу, почти не пил. Любимый ритуал того времени - наш с ним общий ужин, который всегда выглядел почти комично. Пока я только собирался медленно и елегантно, прилично священнослужителю, приступать к трапезе, дядя наяривал уже добавку. Интеллектуальные игры по телевизору он не смотрел и не понимал. Когда я смотрел в их обществе КВН, я ржал из смешных шуток веселых и находчивых ребят, а он ржал уже с меня, считая что я этого не понимаю.
Эта самая бабка, назову ее Бабушкой №2, сделала доброе дело - предложила нам для "храма" огромный такой стол, на котором я служил Литургию. Несколько раз в год она требовала свой стол назад, потому, что к ней приезжают дети и внуки, и им просто не на чем было есть. Я прекрасно понимал, что если ей отказать, завтра она вообще может его забрать навсегда. Поэтому, старался отгонять от себя плохие мысли, связанные с этим эпизодом. Древние аскеты были в гораздо худшем положении.
Вообще, наш храм представлял собой типичную сельскую хату, из которой кто-то заблаговременно убрал все лишнее, то есть почти все. До дня Пасхи одна сельская семья, которая меня полюбила, подарила специально привезенные из России Софринские иконы, достаточно большие и красивые. Их мы повесили на стенах. Еще мы сделали побелку, поставили скамейку вдоль стены, и даже ящик с песком - для свечей. Женщины принесли рушники. Мерзость запустения вдруг ожила, и стала выглядеть совершенно по-другому - действительно празднично. При чем, празднично именно на том языке, который был близок и понятен самим людям. Еще мне показалось очень странным, что комната в которой мы совершали молитву оказалась построенной именно так, как мне было нужно для богослужения - буквой г, только в другую сторону. Там я сделал жертвенник и ризницу. Впрочем, ризницей назвать это будет очень смело. Хотя бы потому, что в то время риза у меня были только одна - золотого цвета. Потом, даже не пойму как, фактически незнакомый мне римо-католический священник подарил мне второй, уже зеленый, комплект. Потом я оставил его храму - все время считал его особенным, "благословенным". А учитывая обстоятельства, при которых я это облачения заполучил, было бы глупо считать его своим личным.
Бабушка №3 оказалась самая стойкая. Она знала, что я быстро надоедаю, и у меня с ней, как и с предыдущими двумя домовожатыми нет и не может быть ничего общего. Тем не менее, когда обстоятельства сложились так, что мне срочно надо было менять прописку, она смело меня приютила. Как я помню, у нее было очень плохое зрение, а очки с диоптриями -что-то около -14. Я себе такого раньше представить не мог. А еще она хромала - с детства одна ее нога была короче. По паспорту ее звали так же, как меня, но я не сразу это понял - местный диалект имени напоминал больше английский вариант. Все ее там звали Югена :) У нее была собака, которая постоянно лаяла у меня под окном. Для того, чтобы много и громко лаять, ей даже были не нужны внешние раздражители. Она сама себя нервировала, а в итоге - нервировала меня.
Кстати, именно там я впервые взялся за перо как проповедник и богослов. Я до сих пор помню что я писал. Сидя за большим столом с видом на прекрасный сад, я аккуратно осенил себя крестным знамением к иконе, попросил у Господа "устни мои отверзи" и начал писать. Я написал только одно предложение, которое сидело у меня в мозгу еще со времен семинарии: "Дорогие братья и сестры! Цель земной жизни человека состоит в правильной подготовке к жизни вечной". Больше в голову ничего не пришло, и на несколько лет я вообще забросил это дело. Тем не менее, я очень сильно чувствовал себя публицистом, поскольку еще будучи диаконом, по просьбе своего друга, лишенного на то время фантазии, я написал одну очень патриотичную заметку, о том, кто такие раскольники на самом деле. Подтверждение моего таланта я видел не только в том, что мой текст напечатали в районной газете, но и в том, что после публикации местный отец-благочинный из "вражьего лагеря", вместе со своими подчиненными, штурмом брали редакцию, требуя напечатать опровержение. Безусловно, уже тогда я считал себя личинкой гениального писателя, а то, что я смог прожечь глаголом даже бесчувственное сердце отца-благочинного, безусловно, свидетельствовало в пользу моего писательского будущего. Я знал, что у меня есть скрытый талант. Оставалось только его как-то открыть, и у кого-то очень авторитетного узнать, чем его вообще открывают...
(Продолжение следует...)